Жестокая и долгая Великая Отечественная война отразилась на истории всего мира, на судьбе каждой семьи в нашем государстве. В ней принимали участие миллионы людей, бесстрашно сражаясь с врагом, неустанно работая в тылу, создавая новую боевую технику, патроны и оружие, производя продовольствие. Своя особая роль отводилась медицинским работникам, которым приходилось постоянно быть в самой гуще сражений, для того чтобы уносить на себе тяжело раненых бойцов, оперируя днем и ночью, зачастую под шквальным огнем.

Во время Великой Отечественной войны погибли или пропали без вести более 85 тыс. медиков, среди которых 5 тыс. врачей, 9 тыс. средних медицинских работников, 71 тыс. санитарных инструкторов и санитаров. В целом в период войны смертность медработников была на 2 месте после гибели на полях сражений бойцов стрелковых подразделений. Средняя продолжительность жизни санинструктора на передовой в 1941 году составляла 40 секунд.

В 1941-1945 годах через госпитали прошло более 22 млн. человек. Из них 17 млн. были возвращены в строй. Благодаря работе медиков, армия не потеряла 72% раненых и 90% заболевших на поле боя.

Воспоминания кировских ветеранов-медиков красноречиво говорят об ужасе военных лет, о стойкости и мужестве медицинских работников. Некоторых из них уже нет в живых, но память о каждом из них бережно хранят коллеги и родственники.

«Я бежала вместе с командиром роты, лейтенантом. Пуля попала ему в сердце. Я поддержала его, думая, что он ранен, но он был убит, у него уже не было пульса».

Домнина Валентина Алексеевна

«Годы не властны затмить ни горечь утраты, ни величие выигранных сражений, которые неумолимо вели к Победному маю 1945 года. Великую Отечественную войну мы зовем народной, зовем священной. От первых боев на границе до штурма Берлина несгибаемо и непреклонно шел Советский солдат к Великой Победе. Неимоверно труден был этот путь. Говорят, что у войны не женское лицо, а женщин было много во всех родах войск: пулеметчицы, снайперы, летчицы, артиллеристы, танкисты, радисты, связисты, зенитчицы и медики. Мы, медицинские работники, в одном строю с бойцами Советской Армии шли дорогами войны и выполняли ответственную задачу по оказанию медицинской помощи раненым.

В 1942 году в июне месяце я была призвана в ряды Советской Армии. Часть стояла в городе Вязники Владимирской области. Нас, молодых медсестер, направили в медсанбат, но там был уже полный штат и трех девушек, в том числе и меня, развезли по полкам. В 316 дивизии приняли присягу, там же учились оказывать помощь, выносить раненых и стрелять из винтовки.

В августе 1942 года наш полк направили северо-западнее Сталинграда, и в первый же день полк попал в окружение. Остались только тыловые части. Меня перевели в другую дивизию, которая заняла оборону на этом участке фронта. Я получила направление в санитарную роту. Там было пять девушек, окончивших педагогическое училище в Ульяновске, которые добровольно ушли на фронт. Служили санитарами, выносили раненых с поля боя, заполняли карты первой помощи. С этой картой раненых отправляли в медсанбат, где уже делали операции. В санитарной роте перевязывали, накладывали шины, переливали противошоковую жидкость, перекладывали жгуты. Здесь, под Сталинградом, фашисты все время бомбили с утра до вечера. Мессершмидты за каждым солдатом гонялись, расстреливали. От гула самолетов, разрывов бомб дрожала земля. Спали в плащ-палатках на земле и под шинелями. Шли за ранеными в любую погоду и никогда не болели.

С 20 августа по октябрь 1942 года наша часть стояла в обороне. В октябре 1942 года Советские войска пошли в наступление и окружили немцев под Сталинградом. 2 февраля 1943 года капитулировала 33-тысячная группировка немецких войск во главе с фельдмаршалом Паулюсом. Но Сталинград, кто был там, никогда не забудет! Мороз 40 градусов, нужно было идти или ползти по снегу, наступать, спасать раненых. Раненые были обморожены, нужно было сохранить руки и ноги, нужно было сделать перевязку. В трудных условиях наступали. Но и фашистам досталось: у них не было зимнего обмундирования, они были закутаны в одеяла и так и шли на пункт сбора.

После Сталинграда нашу стрелковую часть направили на Брянский фронт. Там я была в роте автоматчиков санинструктором, ранило, но я попросилась на передовую. Вместе с бойцами ходила в атаку. Нужно было взять высоту, с которой немцам было хорошо видно расположение наших войск, и они нас прижимали к озеру. Во что бы то ни стало, нужно было взять высоту. Наша рота автоматчиков пошла в атаку с криками: «Ура! За Родину. Вперед!» Фашисты сопротивлялись, но наши поддержали огнем и самолетами, и мы выбили фашистов с высоты. Я бежала вместе с командиром роты, лейтенантом. Пуля попала ему в сердце, я поддержала его, думая, что он ранен, но он был убит, у него уже не было пульса.

После Брянского был II Белорусский фронт и встреча с американцами на Эльбе. Наша дивизия участвовала во взятии Берлина.

Много мы потеряли друзей, товарищей, но память о них будет вечно в наших сердцах. Как немного было горя в дни войны, но в душе каждого медика крепло чувство гордости за родных нам близких людей, простых солдат, которые не дрогнули в бою, которые готовы были отдать самое дорогое - свою жизнь за то, чтобы мы могли жить спокойно».

После войны Валентина Алексеевна работала в Кировской областной клинической больнице операционной медицинской сестрой, медсестрой приемного отделения.

«Ноги его были закрыты шинелью. Я подумала, что у него легкое ранение, потому что он так шутит. Но когда откинула шинель, увидела, что ног нет».

Чеглакова Анфиса Васильевна

Анфису Васильевну мобилизовали на фронт 8 февраля 1943 года. Попала в медсанбат стрелковой дивизии, который всегда располагался в километрах двух от передовой. В медсанбате имелось несколько взводов: сортировочный, перевязочный, операционный и шоковая палата. Анфиса послужила во всех. Самое страшное – шоковая палата, в которой однажды за одну ночь умерли 12 молодых солдат. Не хватало крови, лекарств, перевязочных материалов. Кровь разводили жидкостью Попова (она была по составу схожа с кровью человека). Первую неделю она есть не могла: все перед глазами стояли кровь и увечья солдат, а потом привыкла и перехватывала на лету. Особенно сильный наплыв раненых был во время ожесточенных боев.

После формирования 102 дивизии перекинули в Курскую область. До места добирались пешком километров 200 в сапогах 42 размера: не было в армии обуви соответствующего размеров. Ноги стерли в кровь, но шли, ведь их ждали раненые. На машине везли только самое ценное – перевязочный материал. По прибытию в деревню, где расположили раненых, Анфису послали на обход домов, чтобы отобрать тех, кому в первую очередь требуется помощь.

«Мне запомнился один парень, который сидел на соломе, постеленной на полу, всех веселил и поддерживал. Ноги его были закрыты шинелью. Я подумала, что у него легкое ранение, потому что он так шутит. Но когда откинула шинель, увидела, что ног нет. А то, что от них осталось, перетянуто жгутами. Было подозрение на гангрену: после боя, в котором он был ранен, прошло уже два дня. Парня этого спасли. Но когда стали делать операции, налетели немецкие самолеты и стали закидывать деревню зажигательными бомбами. Крыши тогда были соломенные. Дома с ранеными зажигались, как спички. Спасти из огня удавалось немногих. Трудно такое забыть.

Наш медсанбат располагался в трех километрах от линии фронта. Так что нас сверху постоянно самолеты «утюжили». Бывало, что начнется операция – и бомбежка! Раненого на столе не бросишь. Так и оперировали. Даже на операционном столе погибали солдаты от случайных осколков».

Во время Курской битвы трудились на износ, без смены и отдыха, передвигались шатаясь. Деревни Трояново, Лобаново и другие – все были завалены ранеными. В каждой под тысячу человек. Зайдет медсестра с хирургом в дом, а там уложены штабелями бойцы с тяжелыми ранениями. Глядя на них, сердце кровью обливалось. Уже пошел третий день, как «зацепило ребяток». Каждый из них зовет к себе: «Сестрица, помоги!». Начнет Анфиса обрабатывать раны, а в них уже черви кишат. Временами от сострадания терпение кончалось: выходила из дома или из палатки, чтобы собраться с силами и дальше оказывать помощь…

Людские потери были везде и постоянно. Легкие раны бойцы сами перевязывали, а тяжелые – полковые медсестры. Пока вытащат с поля боя, пока доставят в медсанбат, пока очередь дойдет до бойца… Многие просто не доживали до операционного стола, хотя медсестры до конца оказывали помощь. Одних только бинтов Анфисой Васильевной было перемотано немеряно, а сколько еще наложено всевозможных шин. И все же каждый медсанбат, как ни прискорбно, оставлял после себя большое кладбище.

Закончила войну в Германии. Всю жизнь до выхода на пенсию Анфиса Васильевна добросовестно проработала медсестрой детской консультации Яранской ЦРБ.

День Победы – это великий праздник, праздник радости и памяти, который Анфиса Васильевна Чеглакова отмечает со своим мужем, детьми и внуками каждый год.

«И раньше приходилось мне и моим коллегам по госпиталю сдавать свою кровь, но во время операции… Я сознательно шла на риск, в те минуты это был единственный выход»

Вараксина Лариса Семеновна

«Девятнадцатый день войны... Вот уже третью неделю девчонки с курса бегают в военкомат, просятся на фронт. И каждый раз отказ. Фронту нужны хирурги. Снова засели за учебники – надо закончить институт. Отменили каникулы. Важен каждый день. Днём лекции, практика. Ночью – дежурство в госпитале, по 12-14 часов. В 19 лет трудно видеть человеческие страдания, страшно видеть смерть…

Ну, вот мы и на фронте. Мы – это три молоденькие девушки-хирурги. Всем вместе немногим больше 60 лет. Институт закончен. Спецкурсы военных хирургов пройдены… Под Ровно наступили самые тяжелые дни. По ночам отряды бандеровцев нападали на солдат, на госпитали. Днем хирурги работали, ночью несли охрану. Спали по 2-3 часа.

Бой в тот день начался неожиданно. Вскоре на повозке в госпиталь привезли раненых. Ко мне попал сержант, ширококостный, с медным от загара лицом. Проникающее ранение в живот. Дорога каждая минута. Операция началась. Где-то в середине её я сказала ассистенту – «готовьтесь к переливанию крови» - только это могло спасти сержанту жизнь. Через минуту прибегает растерянный ассистент: «Крови первой группы в госпитале нет». Я сдернула перчатку с левой руки. Медсестра, поняв, в чем дело, загнула рукав халата и вопросительно посмотрела на меня. «Ну же, быстро!»

И раньше приходилось мне и моим коллегам по госпиталю сдавать свою кровь, но во время операции… Я сознательно шла на риск, в те минуты это был единственный выход. Почувствовала, как слегка закружилась голова. Последний стежок, рана зашита. Больше ничего не помню, потеряла сознание. Через час снова встала к операционному столу.

В ночь с 8 на 9 мая вдруг поднялась отчаянная стрельба. По госпиталю объявили тревогу. Все схватились за оружие, а через час узнали причину стрельбы. Радисты услышали о капитуляции гитлеровской Германии. Весть эта молниеносно разнеслась по частям. Ночная стрельба была первым салютом в честь Дня Победы…»

Вараксина Лариса Семеновна работала после окончания войны в поликлинике №1 Кировской городской клинической больницы №1.

«Все-таки фашисты нас обнаружили и обстреляли из миномета. Я был контужен второй раз. Потерял сознание. А когда очнулся, рядом стояли немцы. Так я попал в плен».

Белоусов Михаил Прокопьевич

Великая Отечественная война, как главное испытание жизни, началась для Михаила Прокопьевича с первых минут бомбежкой и атакой фашистских танков, так как он находился на самой границе, в Литве. Будучи контуженным, при отступлении попал в немецкий плен. В плену начался кошмар, вынести который мог только сильный духом, волевой и физически крепкий человек.

«Перед войной я служил врачом в артиллерийском полку 128-й стрелковой дивизии. Стояли мы на границе. Как раз проходили у нас тактические учения, командный пункт полка находился в лесу. Утром 22 июня проснулся я от разрыва бомб. Смотрю: фашистские самолеты летят. Разбудил командира полка. Война началась, говорю ему. Отходили на восток с боями. Я оказался в одном из наших дивизионов. Было у нас три гаубицы и три пушки. Как-то вышли на шоссе. По нему в несколько рядов ползли немецкие танки и бронемашины. Мы остановились и стали наблюдать. «Будем биться!» – сказал командир.

Все шесть стволов поставили на прямую наводку. Ударили по шоссе. Запылали танки, бронемашины. Нас обнаружили. Позиции буквально засыпали минами. Осколок ударил мне в каску. Очнулся я только вечером. Снова пошли на восток. В конце концов я остался с двумя бойцами – пехотинцем и танкистом. Голодные, измученные, мы пробирались к своим. Идем, а сердце кровью обливается: неужели фашисты верх одержат? В одном месте нам надо было перейти шоссе. Залегли в кустах, смотрим, а по дороге едут и едут. У нас была одна винтовка. Не выдержал я: выстрелил в легковую машину. И выстрелил удачно: машина загорелась. Мы попытались скрыться в лесу. Все-таки фашисты нас обнаружили и обстреляли из миномета. Я был контужен второй раз. Потерял сознание. А когда очнулся, рядом стояли немцы. Так я попал в плен».

Их гнали на запад, под г. Иоганисбург под дулами автоматов, травили специально натасканными собаками, они мокли под дождями и сохли на пронизывающем ветру, оборванные и голодные красноармейцы, в любой момент ждали пулю в спину за малейшее неповиновение. Многие гибли от голода, холода, болезней… В Восточной Пруссии в лагере для военнопленных он был определен врачом в холерный барак к своим соотечественникам. Работал там с сентября 1941г. по ноябрь 1944г. Положение врача позволяло общаться практически со всеми. Он помогал в организации побегов и диверсий. Сам Михаил Прокопьевич о побеге не помышлял, поскольку прекрасно понимал, насколько он как врач нужен здесь. Пленных перегоняли из одного лагеря в другой. Спали они под открытым небом, голыми руками в земле делали норы, чтобы хоть как-то укрыться от пронизывающих ветров. Ели баланду. Люди гибли сотнями – от холода и голода, от пуль и издевательств. Оказавшись в штрафном бараке, Михаил не выдержав ужасных условий, заболел. Обросший, худой, с запавшими глазами, он едва передвигался. С декабря 1944 г. по январь 1945г. Михаил Прокопьевич содержался в лазарете военнопленных, как больной в г. Хохенштейн. 22 января 1945 года он был освобожден из плена Советскими войсками.

После войны приехав в родной г.Яранск. В районной больнице, куда он пришел устраиваться на работу, ему были очень рады, своей специализацией он выбрал хирургию. Целых 57 лет жил одной только медициной!

«Осколки, которые остались в голове, удалять было нельзя. Так она и носила эту память о войне всю жизнь».

Веснина Нина Геннадьевна

Воспоминания внучки:

«После окончания института бабушка пошла на фронт врачом. Воевала на Курской дуге. Оказывала медицинскую помощь раненым.

Еще одной обязанностью была проверка готовящейся на полевой кухне еды. Однажды, сняв пробы, она только успела отойти, как началась воздушная атака. Рев фашистского самолета. Взрыв. Прямое попадание в полевую кухню. Все, кто там был, погибли... Как тяжело терять людей, с которыми находишься рядом изо дня в день и которые стали родными… Бабушка и в мирное время не могла спокойно слышать звук летящего самолета.

В 1944 году была тяжело ранена в челюсть, шею и голову. С фронта ее увезли в госпиталь в Бийске. Удалось извлечь не все осколки, некоторые удалили уже в мирное время, в 70-е годы, когда один из них начал двигаться. А осколки, которые остались в голове, удалять было нельзя. Так она и носила эту память о войне всю жизнь.

В Кирове бабушка работала терапевтом, а потом, после прохождения специализации по ЛОР болезням, оториноларингологом. Работала 18 лет после выхода на пенсию. Люди, которым она возвращала потерянные слух и голос, вспоминают о ней с благодарностью. С детьми на приеме была очень внимательна и добра. А с раскапризничавшимися малышами всегда говорила ласково и спокойно. Никогда не раздражалась и не сердилась. Такой была и дочкой, и мамой, и бабушкой, а потом и прабабушкой – заботливой и чуткой. С ней рядом всегда было тепло. Спасибо за Победу. Спасибо за жизнь. Светлая память…»

С 1949 г. Нина Геннадьевна работала врачом отоларингологом в Кировской городской клинической больнице №6 «Лепсе».

«Из окружения выходили группами, шли по ночам, утоляли жажду водой из ручьев, голод колосками и травой».

Юрченко Галина Васильевна

Галина Васильевна родилась в семье крестьян на Украине, окончила Белопольскую медицинскую школу в 1940 году и была направлена на работу в г. Рава на границе с Польшей. Работала медицинской сестрой в инфекционной больнице. 22 июня 1941 года она с подругами возвращалась с танцев. А уже через несколько минут послышались разрывы снарядов, выстрелов, лай собак, крики. Медсестра побежали в погранотряд. Там их обмундировали, выдали медсумки и они отправились оказывать помощь первым поступающим раненым.

Из погранотряда молодых медсестер отправили в Киев, затем в Харьков, где распределили в медсанбат во вновь формировавшуюся 297 стрелковую дивизию. Девушки принимали, перевязывали раненых в брезентовых палатках. Дивизия вела бои, отступала, несла большие потери. У г. Старый Оскол попали в окружение. Из окружения выходили группами, шли по ночам, утоляли жажду водой из ручьев, голод колосками и травой. Через 15 дней вышли к своим. После проверки Галина Васильевна была направлена в 406 медсанбат, с которым прошла все дороги войны до конца. Была легко ранена, но сразу же отправилась в строй, чтобы не отстать от своих.

С сентября 1942 года по февраль 1943 года Галина Васильевна была участницей Сталинградской битвы. Работали под бомбежкой и постоянными обстрелами. Галину Васильевну считали медсестрой опытной, хотя ей был всего лишь 21 год, и направляли к самым тяжелым больным. Все врачи и медсестры на фронте были донорами. Вот и Галина Васильевна много раз сдавала кровь – это считалось нормой.

После Сталинграда была Курская битва, освободительные бои в Белоруссии. 50-я гвардейская дивизия и ее медсанбат прошли Польшу, дошли до Кенигсберга, до Германии, участвовали в штурме Берлина. Потом были Прага, Братислава и другие чешские города, а потом Победа!

С 1960 по 1993 год Галина Васильевна Юрченко работала медицинской сестрой в поликлинике Кировской областной клинической больницы.

«Никак не могу забыть смерть одной девочки. Во время одной жестокой бомбежки осколком у нее разорвало живот».

Докучаева Клавдия Моисеевна

«Развалины, запах пожаров, погибшие люди… Сотням раненых нужна была срочная медицинская помощь. Меня назначили главным врачом одного из госпиталей. Работали день и ночь, возвращая жизнь раненым жителям. Жутко было смотреть на обессиленных умирающих, но не сдающихся героев. Враг бесчинствовал. Каждодневно донимал голод. Весь паек состоял из 150 граммов хлеба. Зимой замерзали в неотапливаемых помещениях. Но никакие испытания не сломили дух мужественных и очень душевных жителей Ленинграда.

Страшным кошмаром было то, что немцы, пораженные стойкостью защитников города, бомбили госпитали и другие мирные объекты. В один из налетов бомба «прошила» три этажа нашего госпиталя. От взрыва погибло много раненых. Взрывной волной меня выбросило через запасную дверь во двор госпиталя, к счастью, на кучу песка. Была контужена. Но времени лечиться не было, нужно было помогать другим. Очень много смертоносного груза падало на госпитали, развернутые на кораблях Невы и Васильевском острове. Там были ужасно тяжелые картины бедствия.

Никак не могу забыть смерть одной девочки. Во время одной жестокой бомбежки осколком у нее разорвало живот. «Тетеньки, помогите мне», - взывала она слабым голосом. А помочь было уже невозможно. Так и умерла она на ступеньках. Таких жутких смертей были сотни тысяч. А точнее - каждый день в братские могилы клали до 1000 человек.

Ленинградцы умирали, но боролись. Им помогала вся страна. И они победили. Сколько было радости, счастья, когда прорвали блокаду! Всюду заплаканные лица. У одних наворачивались слезы от счастья, у других - от скорби по погибшим».

Только в 1946 году Клавдия Моисеевна смогла вернуться на родину в Нагорский район. С октября 1946 по сентябрь 1954 года она работала главным врачом Нагорской районной больницы.

«Транспорта для подвоза больных от железнодорожной станции не было. Мы грузили раненых на носилки и целый километр несли их до госпиталя».

Копылова Александра Николаевна

«После медучилища направили меня в эвакогоспиталь № 1341 в п. Косино Зуевкого района. Вот где прошла настоящую закалку на всю оставшуюся жизнь.

Госпиталь состоял из четырех отделений. Я попала туда, где находились раненые с переломами. Работали мы без выходных, по сменам. Полмесяца в день, полмесяца в ночь. На каждую медсестру приходилось 25 раненых. Кроме этого, по очереди принимали раненых бойцов с поездов, которые приходили всегда ночью. Транспорта для подвоза больных от железнодорожной станции не было. Мы грузили раненых на носилки и целый километр несли их до госпиталя. Там проводили санобработку, сортировали по видам ранений и размещали по корпусам. Мои больные оказывались самыми тяжелыми в прямом смысле слова. Вместе с гипсом они были просто неподъемные. За ночь, бывало, так натаскаешься, ни рук, ни ног не чувствуешь».

Работала Александра Николаевна самоотверженно. В госпитале освоила массаж. После снятия гипса разрабатывала бойцам поврежденные конечности. Неоднократно она отмечалась благодарностями за отличную работу по восстановлению здоровья бойцов и командиров. Победу Александра Николаевна встретила в госпитале. Радости и слезам не было предела. Всеобщее ликование царило повсюду.

После победы госпиталь работал еще четыре месяца. А потом его расформировали. Кировский облздрав направил Александру Николаевну на постоянное место работы в Сунскую ЦРБ, где она и трудилась медсестрой 49 лет.

«Освещение проводили от «движков», нередко операции приходилось делать при керосиновых лампах, а то и просто при свечах или коптилках».

Пашеева Татьяна Тимофеевна

22 июня 1941 года студентка Пермского медицинского института Татьяна Пашеева сидела в читальном зале вузовской библиотеки, готовилась к сдаче последнего государственного экзамена – по инфекционным заболеваниям. Был прекрасный солнечный воскресный день. Настроение приподнятое. И вдруг работники библиотеки прибавили громкость радио до предела. Первым мгновенным желанием было встать, возмутиться, но громкие слова Левитана словно пригвоздили к стулу: Германия напала на Советский Союз. Следующие дни прошли как во сне: 23 июня экзамены всё-таки состоялись, но сдавали их только девчата, ребят сразу вызвали в военкомат и мобилизовали на фронт. Татьяну направили в город Кизел Пермской области. Проработала там, в госпитале до конца 1941 года ординатором-хирургом, а 13 января следующего года её направили в действующую армию. В то время в городе Красноуфимске Свердловской области формировалась 152-я стрелковая дивизия, а при ней 274-й отдельный медико-санитарный батальон, в который и зачислили молодого специалиста врачом-хирургом.

Славный боевой путь прошла эта дивизия. Воевала на Карельском фронте, затем на Юго-Западном, далее были 1-й Украинский, 1-й Белорусский, 3-й Белорусский, 3-й Украинский. И на всех фронтах вслед за дивизией шёл 274-й медико-санитарный батальон. Людям в белых халатах приходилось работать в тяжелейших условиях, без выходных, порою несколько суток не отходя от операционного стола. Работали в неприспособленных зданиях, какие попадутся, а часто вообще в брезентовых специальных палатках, под грохот взрывов и гул самолётов. Освещение проводили от «движков», нередко операции приходилось делать при керосиновых лампах, а то и просто при свечах или коптилках. Медсанбат иногда приходилось в течение суток сворачивать и разворачивать 2-3 раза, в зависимости от продвижения вперёд или временного отступления дивизии.

И хотя считалось, что медсанбат располагался в прифронтовой зоне, иногда его территория становилась объектом вражеских атак. Однажды во время авиационного налёта на г. Чугуев Харьковской области пострадал и расположившийся неподалёку медсанбат. Взрывной волной и осколками бомб выбило все окна и двери в здании. Часть раненых, которые могли передвигаться, пытались укрыться, многие получили повторные ранения, несколько человек погибло. Командование дивизии приказало медсанбату немедленно сменить место дислокации, переехать в другой населённый пункт. Только уехали – новая атака. И от того места, где только что стояли, ничего не осталось. Дымились сплошные воронки.

В другом случае бомба попала прямо в дом, где располагалась операционная. Из людей, которые там находились, никто не остался в живых. Кроме раненых, погибли два врача, фельдшер и санитар. К счастью, Пашеева находилась в это время в другом месте. Очень сильно переживала за своих коллег, все они были её сверстниками. Самым старшим из них было всего по 22 года.

Татьяна Тимофеевна Пашеева вместе с медсанбатом вслед за 152-й стрелковой дивизией прошла Украину, Беларуссию, Польшу. Когда дивизия штурмовала Берлин, медсанбат расположился в пригороде германской столицы. Здесь и застала Татьяну Пашееву весть о Великой Победе.

В марте 1946 года Татьяна Пашеева пришла работать в железнодорожную поликлинику Зуевки, сначала рядовым врачом, затем много лет возглавляла поликлиническое отделение.

«Медперсонал работал, не считаясь со временем. Часто от истощения сердечный приступ случался у медработников».

Егоров Андрей Егорович

Андрей Егорович Егоров почти 64 года проработал в Унинской центральной районной больнице. Сейчас ему уже исполнилось 97 лет.

22 июня 1941 года... Студенту второго курса 2-го Ленинградского медицинского института Егорову шел 24-ый год. У студентов экзаменационная сессия. Егоров готовился к экзамену и одновременно работал в медпункте торфопредприятия на станции Рахья, недалеко от Финской границы.

Стояла теплая, солнечная погода. Рано утром, взяв тетради с конспектами лекций, отправился на торфяник, учить пройденное и позагорать, искупаться. Обратил внимание на самолеты, они летели и перестреливались между собой. Когда пришел на медпункт узнал, что началась война.

На следующий день уехал в Ленинград. Всем студентам предложили сдать досрочно экзамены и приступить к учебе, занятия продолжались до декабря 1941 года.

С первых дней войны началась мобилизация, по улицам города маршировали колонны ополченцев.

Уже в начале сентября появились очереди за хлебом, потом появились карточки продуктовые и хлебные. По хлебным карточкам можно было получить хлеба вначале 600 грамм, потом 500, 400, 300, 250 и 125 грамм в день.

Осенью 1941-го Егоров уже подрабатывал в Куйбышевской больнице на Литейном проспекте. В одну из ночей во время налета в небо взлетела сигнальная ракета, а через несколько минут бомба попала в операционную. Прошел слух, что ракету выпустила женщина, которая безвозмездно ухаживала за ранеными. После этого женщина исчезла.

…Голод и холод наступали. Жители города каждый день спешили занять очередь за хлебом, когда двери магазина открывались возникала давка, некоторые люди погибали тут же. Не успеешь купить, можно остаться без хлеба. Это был так называемый «эрзац-хлеб» с различными примесями.

В память врезался эпизод, увиденный в центре города. Навстречу старушке с буханкой хлеба, купленной видимо для семьи, шел учащийся ремесленного училища лет 15-16-ти. Он схватил хлеб из рук старой женщины, упал с ним на тротуар и ел как собака, его пинали, но он не обращал на это внимания.

Мать и сын Егоровы однажды узнали, что можно употреблять в пищу столярный клей. Из клея сварили студень, получился как из желатина, только с неприятным вкусом и запахом. Большой радостью было, когда достали прессованный подсолнечный жмых, до войны им кормили скот, но вскоре и этого не стало.

С 15 декабря 1941 года по 15 марта 1942 года Егоров работал в госпитале в Аничковом дворце. Одно из отделений госпиталя занимало огромный зал, окна его тщательно зашторивались для светомаскировки. Больные - преимущественно истощенные ленинградцы, а также фронтовики. Их подлечивали, подкармливали, как могли. Давали горячий суп без мяса, кашу, иногда винегрет и 250 граммов хлеба в день, столько же хлеба получали и сотрудники госпиталя. Дворец совершенно не отапливался, было очень холодно, кто мог, приносили домашние ватные одеяла, а сверху укутывались еще матрацами.

Стены зала были покрыты слоем льда с копотью от горящих лучин. По вечерам медики проводили обход больных, делали уколы и сами ложились отдыхать. Рабочий день продолжался12 часов и более. Утром снова обход. Зачастую обнаруживали четыре, пять умерших, их выносили на территорию парка, складывали, только к весне их стали увозить.

Однажды после сильного артобстрела с Невского проспекта поступило очень много раненых. В таких случаях медперсонал работал, не считаясь со временем. Часто от истощения сердечный приступ случался у медработников.

15 марта 1942 года бывшего студента Егорова командируют на легендарную ледяную магистраль, по ней жизнь просачивалась в блокадный Ленинград, через Ладогу шла эвакуация людей в тыл, обратно же везли продовольствие.

Егорова направили на работу в противоэпидемический отряд, в задачу которого входило не пропустить распространение сыпного тифа на Большую землю. База отряда располагалась на пристани Кобона, на противоположном от Ленинграда берегу озера. Таких пристаней было три. Отряд выявлял больных тифом и проводил санитарную обработку.

Населенный пункт Кобона почти весь был разрушен и всему отряду был выделен один единственный дом, где только ночевали, спали на полу, «как сельди в бочке».

Из Ленинграда везли ленинградцев, большей частью чуть живых, умирающих от голода. Прибыв на пристань некоторые были в состоянии идти, других несли на носилках. Однажды с носилок донеслось, - Андрей, это ты? С изумлением чуть узнал однокурсника в ослабленном доходяге. За ним приехала его мать.

Там, в Кобоне, Егоров сам заболел сыпным тифом. Высокая температура, постоянно терял сознание. Это продолжалось неделю. Когда пришел в себя, быстро стал поправляться, но чувствовал себя не вполне здоровым. За время болезни товарищи складывали его сухой паек в ящик. Появился такой аппетит, что ложкой ел муку, запивая водой. Часть пайка намеревался привезти матери.

Подошло время окончания командировки и возвращения в госпиталь. Ехали последним рейсом 17 апреля 1942 года. Был весенний, теплый, солнечный день. На ледяной трассе слой льда и воды, кое-где полыньи от снарядов, время от времени немцы вели обстрел, они находились недалеко от Шлиссенбурга. Грузовик ехал нагруженный мешками с провизией, с распахнутыми дверцами, чтобы выпрыгивать в случае опасности. Благополучно доехали на Ленинградский берег, а потом на Невский проспект и стали разгружаться.

Со своим рюкзаком с провизией добрел до общежития, где оставил мать с девушкой, дальней родственницей. Зашел на второй этаж, комната открыта, матери нет... и в соседних комнатах никого. Только в конце коридора в одной из комнат нашел женщину с детьми, от которой узнал, что мать умерла незадолго до его приезда. Специальная бригада увезла ее в братскую могилу на Пискаревское кладбище, а родственница куда-то исчезла.

Осенью 1942 года Андрей Егорович эвакуировался на барже через Ладогу. Медаль «За оборону Ленинграда» нашла награжденного спустя 50 лет после Победы.

«Бинты и салфетки застирывались до дыр. Мох в лесу собирали не только для подушек, но стерилизовали и использовали вместо ваты».

Супрун Александра Алексеевна

Александра Алексеевна работала в эвакогоспитале №3159 в Омутнинске старшей сестрой приемного отделения. На три корпуса – одна операционная, размещавшаяся на втором этаже Клуба металлургов, где и лежали самые тяжелые, «носилочные» раненые. Работать приходилось много. Боевая и молодая «Сашенька», как звали ее солдаты, с утра до обеда стояла в операционной на подаче наркоза, затем до вечера занималась своим непосредственным делом – перевязкой ран. А как стемнеет, зачастую, поступал звонок из госпитального штаба о том, что на подходе ВСП (военно-санитарный поезд). И ночью приходилось принимать вывозимых со станции на подводах раненых. Утром все начиналось по-новому. И так без выходных все военные годы.

Не хватало перевязочных материалов, медикаментов, даже мыла. Бинты и салфетки застирывались до дыр. Мох в лесу собирали не только для подушек, но стерилизовали и использовали вместо ваты. При отсутствии лейкопластыря находили выход в древесной смоле, которую заливали эфиром, приготавливая клейкую смесь, чтоб закрывать гнойные раны.

Во время операций, при наркозе, обессиленные больные часто плакали, теряя самообладание. Как тот, на всю жизнь запомнившийся семнадцатилетний парнишка, водитель, с изрешеченным пулями животом. Над ним стояла она, привычно приспосабливая капельницу и самодельную маску для наркоза. С такой, бывало, сама больше надышишься эфиром, прежде чем уснет пациент.

А уж сколько ампутаций повидала! Накладывали на обреченную конечность жгут, перетягивали, обрабатывали, подавали наркоз, «отлущивали» от кости мясо, пилили ножовкой.

Один молодой еврей поступил уже в конце войны с заражением крови, обреченным. Успел влюбиться в медсестру Асю. Перед смертью попросил девчат, чтобы вымыли ему голову. Они и начали мыть. А все волосы в тазу остались… Наутро умер.

Намучившийся от боли узбек долго умирал в гипсовой рубашке в изоляторе. Раненый в обе руки, безнадежно пораженный столбняком. И гипс трещал на нем от напряжения при каждом приступе…

Другой при перевязках падал в обморок. Гной выдавливать сестре приходилось из раны около самого сердца. Его все-таки выходили и отправили на долечивание в Горький. У нас такие сложные операции не производились.

Мужа своего Степана Степановича, родом из Алтайского края, выбрала Сашенька среди многих израненных ухажеров здесь же в госпитале. Тяжелое ранение ноги он, разведчик, получил, спускаясь на парашюте в тылу врага, задев тут же взорвавшуюся мину. Нога после многих операций стала на четыре сантиметра короче. Хромающего жениха привела Сашенька в родительский дом в 1943 году.

«Самыми страшными ей казались колотые раны от немецких штыков у бойцов пехоты и обширные ожоги танкистов, сумевших выбраться из горящих танков».

Овчинникова Зинаида Филипповна

Зинаида Филипповна, фронтовой хирург, принимала участие в Курской битве. Она отчетливо помнит кровавые события тех дней, снятся огни пожарищ, рёв «Катюш», стоны раненых, скрежет танков и грохот бомбёжек, которых она, тогда ещё двадцатилетняя девушка, боялась больше всего.

В далёком 1942 году юная выпускница педиатрического факультета Ленинградского медицинского института им. академика Павлова вместо выпускного бала, пройдя 4-месячные курсы полевых хирургов, получила вещмешок, звание старшего лейтенанта и прибыла на передовые позиции фронта в самое пекло Курской дуги. Там сразу же пришлось оказывать первую врачебную помощь раненым бойцам в санчасти, находясь в нескольких сотнях метров от линии огня.

Как вспоминает Зинаида Филипповна, солдат и офицеров, получивших ранения различной тяжести, было много. И самыми страшными ей казались колотые раны от немецких штыков у бойцов пехоты и обширные ожоги танкистов, сумевших выбраться из горящих танков. Удивляется до сих пор, как ей удалось выжить в том аду, когда смерть была повсюду. Война закончилась для Зинаиды спустя год на поле боя под Ровно, где она попала под бомбёжку и получила тяжёлое ранение ноги. А потом были госпитали, долгое лечение и возвращение домой на костылях.

«Во время учебы в институте нам преподавали военное дело. А на войне всё определял Устав. Строгая дисциплина не позволяла расслабляться. Дисциплина и безоговорочное выполнение приказов. Как говорится, приказы не обсуждаются. Мы знали: надо, значит надо. Если ты не спасешь раненого бойца, то это будет на твоей совести. Было трудно, тяжело, но духом мы не падали. Война изменила понимание жизни. На войну я ушла с дипломом врача, а вернулась на двух костылях в сопровождении медицинского работника».

После войны никогда уже не бралась Зинаида Филипповна за скальпель, она работала детским доктором. Сначала на родине – в Санчурске, будучи районным педиатром, а затем до самой пенсии – в Зуевке.